Девятый [сборник] - Павел Григорьевич Кренев

из кармана спортивной куртки блокнот, раскрыл его и стал рассуждать, держа ручку над чистым блокнотным листом.

– Что мы имеем? Давай думать вместе. Подключайся.

Он поднял лицо вверх и уставился на мелкие, смутные звезды еще не наступившей ночи.

– А имеем мы с тобой, товарищ красный командир, очень и очень мало.

– Давай пропишем то, что уже очевидно, не вызывает сомнений, – предложил Гайдамаков. – Кое-что уже есть.

– Например?

– Например, то, что западная разведка готовит покушение на нашего командарма. Это, по-моему, – ясно.

– Не совсем ясно, конечно, но предпосылки к этому сильные действительно есть. Что еще?

– Для выполнения этой задачи подключается очень опытный снайпер, уже убивший кучу мирных граждан и военных.

– И это не совсем очевидно. Но основания так полагать тоже есть серьезные. Дальше?

– А вот дальше я, как ежик в тумане. Дальше надо выяснять место и время операции. Моих мозгов тут не хватает…

– А, не прибедняйся ты относительно своих мозгов. Ты со своими мозгами, брат мой сердешный, девятерых снайперов ухлопал. Тут такие мозги нужны были! Они у тебя нашлись же? Нашлись. Так что давай думать, Николай, давай думать, не расслабляйся.

– Восьмерых.

– А как же тот, которого под твоим мудрым руководством захватили недавно?

– Это не моя заслуга, а общая.

– Э-э, Коля, с таким подходом ты к раздаче орденов никак не поспеешь. А в этих делах надо быть в первых рядах.

Помолчали. В самом деле, при всей опасности ситуации, очень много неясного. Шрамко что-то записывал в свой блокнот, сидел, размышлял вслух:

– Сейчас такое положение дел, что есть большая опасность разметать силы и средства в неверных направлениях и совершить ошибку, принять неправильное решение. Но есть одно обстоятельство, которое, по-моему, поможет нам выбрать правильную дорогу.

Он вытащил из кармана легкой своей куртки квадратную, объемистую пачку «Казбека» и машинально, глядя перед собой, занятый другими мыслями, выколотил об коробку тыльную часть папиросы. Курил он теперь редко и как бы украдкой, потому что Вера Сергеевна беспощадно стыдила его за бесхарактерность и неспособность бросить «эту отраву». Но бывали минуты, когда покурить страшно хотелось и было просто необходимо это сделать. Сейчас как раз была такая минута.

– Давай сначала о месте возможного теракта, – он глубоко вдохнул казбекский дым. – Мы покумекали тут с Самохваловым и решили так. У этого снайпера, да и вообще у той стороны нет никакого резона пытаться ликвидировать командующего в штабе армии, около штаба или вообще в Крайске. Это невыгодно и глупо, потому что убийство генерала должно быть актом возмездия за его разгром сопредельных вооруженных сил. Ну, выстрелят в него здесь. И что? Кто стрелял, зачем стрелял? Чего этим хотели сказать?

Шрамко сделал глубокую затяжку и сказал – как отрезал:

– В него могут стрелять только на правом берегу. Если у вражеской разведки это получится, то будут достигнуты две важных для них цели. Во-первых, это в самом деле месть за то, что Селезнев расхреначил их армию. И, во-вторых, они покажут всем, в том числе тамошнему населению, что умеют мстить врагам нового государства. Умеют! Это поднимет боевой дух их солдат и офицеров, возродит национальное самосознание и патриотизм населения. Это важно, согласись.

– Конечно, конечно, согласен, – закивал Гайдамаков.

– Теперь о времени покушения…

Дымя папиросой и сладостно вдыхая в большую свою украинскую грудь табачный дым, Шрамко наслаждался еще и свободой и неопасностью этой обстановки, когда он может вот так легко и расслабленно подымить, не боясь попасть под кинжальный огонь нареканий со стороны Веры Сергеевны.

– Этот вопрос, наверное, самый сложный, но, похоже, и самый простой…

Вот уж каламбур так каламбур! Как это: простой – сложный вопрос? Должно быть что-то одно.

Разглядев недоумение Николая, Шрамко заулыбался. Ему маленько льстило то, что живет она в нем – вот эта непредсказуемость. А как же, грамотный опер и должен быть непредсказуемым.

– Ничего тут загадочного нет. Просто шестнадцатого числа на том берегу состоится крупное совещание, на котором будут присутствовать представители силовых структур как их, так и России. Речь пойдет о взаимодействии в условиях мирного соглашения. Селезнев туда приглашен, его присутствие обязательно. Представляешь ситуацию, если командарм не явится на это совещание по причине своей гибели? Тут не только совещание сорвется. Сорвется весь процесс урегулирования конфликта, сорвутся все мирные договоренности. Опять будет война. Россия не простит гибель своего генерала. И Запад добьется своих целей…

– Вот дела так дела, – задумчиво произнес Николай. – Получается, что на Селезнева будут покушаться исключительно на его пути на эту встречу.

– Да, так именно и получается.

Гайдамаков скрестил на груди руки, покачал головой, поразмышлял:

– Выходит, Виктор Федорович, время возможного покушения у нас имеется практически точное. А вот что касается места – тут сложнее. Путь от Крайска до их столицы очень длинный. Где засидка будет? Как определить?

А Шрамко вдруг повеселел:

– Эх, Николаша, нам ли жить в печали? Не из таких положений выползали. У нас еще пять дней впереди!

14

Генерал-майор Селезнев проводил совещание по весьма деликатному вопросу. От результатов этого совещания, от того, как оно пройдет, какие решения будут приняты, зависит остается он, Селезнев, в живых или же исключат его из списков личного состава, снимут с котлового довольствия.

Примерно с такими интонациями и начал он совещание. Ему бы хотелось повернуть все на шутку, на нелепицу, чей-то глупый вздор. Ведь казалась абсурдной, фантастической сама мысль, что он, Селезнёв, боевой генерал, заслуженный, уважаемый даже врагами человек, здоровенный мужик, может оказаться мишенью какой-то там девчонки, что его голова ляжет в перекрестие снайперского прицела…

– Очень бы мне не хотелось, чтобы моя голова получила дырку и проветривалась на летнем ветерке, – генерал уважал военный юмор и шутил всегда смачно, не улыбаясь, глядя всем в глаза. Его громоподобный голос на совещаниях гремел ровными раскатами, без перемены интонации, и подчиненные никогда не понимали, где тут шутка, а где прямой разнос. Хотя то и другое у генерала зачастую было неотрывно друг от друга. У него это получалось.

– Давайте, господа хорошие, исходить именно из этого приоритета. На это и направим наше совещание, – он положил локти на стол и поставил задачу: – Во-первых, хотелось бы почетче очертить всю ситуацию. Для этого считаю целесообразным выслушать всех. А потом определимся, кому и чего надо сделать, чтобы не допустить такого печального события – безвременной кончины вашего командующего.

Все участники совещания были по-особенному внимательны ко всему происходящему. Во взглядах у всех сквозила и настороженность, и любопытство. В кои-то веки на повестке дня совершенно нестандартный